Джордж Дрейфус - профессор кафедры религии в Уильямс колледже, штат Массачусестс, США, доктор наук в области истории и религии (1991), геше-лхарамба (доктор буддийской философии) (1985)
Мы теперь начинаем понимать главную идею мифа, который лег в основу практики Шугдена. Мы также можем осознать некоторые из причин вредоносного характера божества, и понять, что эта история ? классический пример вымысла, или перекраивания существовавшей традиции, когда факты перетасовываются в соответствии с потребностями текущего момента. Тем не менее, некоторые вопросы остаются открытыми. Например, почему Пабонка был настроен так решительно против эклектизма в гелугпинской традиции? Почему его так беспокоило явление столь незначительное, что никоим образом не угрожало доминирующей позиции гелугпинской традиции в Центральном Тибете? Действительно, некоторые влиятельные гелугпинские ламы, такие как Пятый Панчен-лама Лобсанг Палден (blo bzang dpal ldan chos kyi grags pa, 1853-1882) и Лацун Ринпоче (lha btsun rin po che) интересовались ньингмапинскими практиками традиции Дзогчен. Но подобная заинтересованность в Центральном Тибете была явлением ограниченным. Почему же Пабонка считал ее угрозой целостности гелугпинской традиции?
Для ответа на этот вопрос необходимо вникнуть в обстоятельства того времени. Идея о сохранении чистоты гелугпинской традиции (dge lugs tshang ma) была отнюдь не нова. Возможно даже, что она относится к первой половине пятнадцатого века, когда вторым по счету Держателем Трона Ганден был Кедруб. Создается впечатление, что Кедруб настаивал на том, чтобы его последователи придерживались взглядов Цонкапы, а отклонявшихся от нее подвергал жесткой критике. Эта тенденция усилилась в семнадцатом веке, возможно, в результате гражданской войны, которая привела к появлению института Далай-ламы. Но даже в те времена не все последователи традиции Гелуг соглашались с этим подходом. К примеру, Пятый Далай-лама выступал за более эклектичный и всесторонний подход.
Как мы видели, такой подход не вызывал одобрения некоторых гелугпинских иерархов. После их победы в начале восемнадцатого века, утвердились более ограниченные взгляды. Лишь гораздо позже, в начале двадцатого века, интерес к другим традициям вновь возродился в связи с успехом несектантского движения (риме ris med) в Восточном Тибете, возникшего в противовес сектантским настроениям в не-гелугпинских школах. Движение было призвано способствовать установлению большего единства в отношениях между различными школами, но также давало возможность более слабым традициям, выступая единым фронтом, противостоять доминирующей гелугпинской традиции. Стратегия имела большой успех, и движение очень скоро возродило не-гелугпинские институты и значительно усилило их позиции, в особенности в Каме. Оно также повлияло на взгляды некоторых выдающихся гелукпинских лам, как мы увидим позже.
Этот успех не мог не обеспокоить более консервативные слои гелугпинской верхушки. Пабонка был особенно обеспокоен ситуацией в Каме, и это оказало влияние на его отношение к другим традициям. В ранний период своей жизни Пабонка придерживался более широких взглядов. Он получил несколько учений по Дзогчену и был вполне эклектичен, несмотря на тесную личную связь с Шугденом, его личным божеством. Однако после получения этих учений он заболел и причиной болезни посчитал недовольство Шугдена. Поэтому он решил воздержаться от получения дальнейших учений по Дзогчену и впредь решил строго следовать гелугпинским практикам. Тем не менее, Пабонгка не стал незамедлительно продвигать Шугдена как основного защитника гелугпинской традиции, охраняющего ее от влияния других школ, возможно, из-за ограничений на практику Шугдена, наложенных Тринадцатым Далай-ламой и его правительством. Ситуация изменилась со смертью Тринадцатого Далай-ламы в 1933 г. Вскоре после этого Пабонка оставил Лхасу и посетил несколько влиятельных гелугпинских монастырей в Каме, где несектантское движение пользовалось наибольшим влиянием. Там он не мог не заметить сильных позиций этого движения, а также плачевного состояния гелугпинских институтов. В то время как в Амдо и Центральном Тибете гегемония гелугпинской школы была подавляющей, и ей не надо было бояться конкуренции со стороны других школ, в Каме ситуация была другой. Гелугпинские монастыри хотя и были большими, однако похвастаться им было особо нечем ? ученых-философов мало, а большинство монахов были совершенно безграмотными. Дисциплина также оставляла желать лучшего. Учитывая такое положение дел, успех несектантского движения был неудивителен.
Пабонка воспринял эту ситуацию как серьезную угрозу господству традиции Гелуг и занял более воинствующую позицию. Он видел во включении в практику Гелуг учений других школ угрозу целостности гелугпинской традиции. Защита от подобных посягательств была поручена Шугдену, защитнику, с которым у него были тесные личные связи. Новое выдвижение Шугдена на первый план стало возможным после смерти Тринадцатого Далай-ламы, когда были сняты запреты, наложенные на практикуемый и распространяемый Пабонкой культ Шугдена.
Сектантский подтекст возглавляемого Пабонкой движения возрождения и роль в нем Шугдена становятся более очевидными в 1940-е годы, когда культ Шугдена распространился в Каме, и гелукпинская традиция заняла более агрессивную позицию в противостоянии другим школам. Под руководством одного из учеников Пабонки Топтена Ринпоче, несколько ньингмапинских монастырей насильно преобразовали в гелугпинские институты, а также, по некоторым сведениям, были разрушены статуи Гуру Ринпоче. В некоторых районах Кама, в особенности в оплотах гелугпинской традиции, таких как Драгьяб и Чамдо, некоторые гелукпинские фанатики попытались уничтожить другие традиции во имя Шугдена. Как сам Пабонка относился к этим событиям, сказать невозможно. Вполне вероятно, что они являлись делом рук нескольких экстремистов. Тем не менее, очевидно, что с тех пор для Пабонки Шугден стал играть главную роль. После возвращения в Центральный Тибет он продолжал распространять практику Шугдена, чтобы не допустить смешения школы Гелуг с другими школами.
Теперь мы начинаем понимать некоторые отличительные особенности Шугдена и причины, по которым он вызывает споры. Первая причина ? это его появление в форме Долгьяла, гневного и мстительного духа. Это придает ему особенную мощь и действенность, но также, согласно традиционным верованиям тибетцев, и делает его опасным. Вторая причина ? введение его в число защитников традиции победоносного владыки Манджушри, защитника движения возрождения Гелуг, который, как утверждалось, был призван заменить основного надмирского защитника традиции. Это нововведение выглядит тем более спорным, если учесть, что до 1930-х годов, когда Пабонка стал агрессивно продвигать Шугдена как главного защитника Гелуг, его статус в гелугпинской традиции был весьма незначительным. Третья причина ? в его сектантской роли, ведь Дордже Шугден, то есть хранителя несокрушимой силы, призван защищать традицию Гелуг от проникновения чуждых элементов и обеспечивать ее превосходство над другими школами. Последователи Шугдена теперь считают, что он не только защищает школу Гелуг, но и карает гелугпинских практиков, симпатизирующих религиозному эклектизму несектантского движения.
Тем не менее, в течение многих лет ничего не происходило. Возможно, продвижение Шугдена и вызывало озабоченность у некоторых гелугпинских учителей, но для конфликта с Пабонкой не было причин. Он был пусть и популярным, но всего лишь одним из многих влиятельных гелугпинских лам. Несмотря на некоторую напряженность в отношениях между ним и Тринадцатым Далай-ламой, принципиальные противоречия не всплывали не повехность, и гелугпинская традиция казалась сильной и сплоченной. После смерти Тринадцатого Далай-ламы, практика Шугдена обсуждалась крайне мало. Распространение культа Шугдена Пабонкой и мифология, лежавшая в основе его возникновения, не воспринимались как угроза тибетскому правительству или молодому Четырнадцатому Далай-ламе, поскольку культ был направлен не против Далай-ламы, но на поддержание доминирующего положения гелугпинской традиции, с чем были согласны многие в тибетском правительстве. Позже влияние линии Пабонки еще более усилилось с назначением Триджанга Ринпоче младшим наставником Далай-ламы.
С уходом в эмиграцию такая ситуация сохранилась, но в то же время произошли и изменения. В эмиграции ученик Пабонки Триджанг стал одним из главных учителей и вдохновителей традиции Гелуг. Далай-лама был еще слишком молод; второй его наставник, Линг Ринпоче, будучи человеком непритязательным, не вмешивался в споры, а большинство других наиболее влиятельных гелугпинских лам остались в Тибете. Ведущая роль Триджанга еще более упрочила положение линии Пабонки как воплощения ортодоксальной традиции. Более того, сам Триджанг, по всей видимости, питал чрезвычайную преданность к Шугдену. В своем комментарии к восхвалению Шугдена, написанному Пабонкой, [44] Триджанг посвящает несколько страниц описанию и объяснению многих видений Шугдена, посещавших его во сне. Триджанг настоятельно рекомендовал эту практику своим ученикам, и в своем восхвалении Шугдена превзошел даже Пабонку, заявив, что божество на самом деле является полностью просветленным Буддой, принявшим форму мирского божества.
Гелугпинские учителя, которых такое положение дел не устраивало, мало что могли противопоставить Триджангу, учителю самого Далай-ламы. Более того, все (включая меня) были расположены к нему и находились под большим впечатлением от его поразительных личных качеств, знания тибетских традиций, такта, изысканных манер, дипломатических способностей и властного присутствия. И, наконец, для открытого противостояния не было причин, поскольку в традиции могли мирно уживаться разные взгляды. Те, кто не вполне разделял убеждений Триджанга, примыкали к Лингу Ринпоче. Итак, в начале 70х годов традиция выглядела сильной и единой в своем преклонении перед великими учителями, Далай-ламой и двумя его наставниками, троицей, которая чудесным образом являла собой зеркальное отражение отношений между Цонкапой и его двумя учениками. Никто и подумать не мог о грядущем кризисе.
Ситуация начала ухудшаться в 1975 г. В этом году, который можно назвать «annus horribilis» для школы Гелук, вышла в свет книга о Шугдене Дземе Ринпоче (dze smad rin po che,), написанная на тибетском языке, здесь и далее называемая «Желтая книга». [45] Оглядываясь назад, мы можем сказать, что вся история началась с этой книги и реакции на нее Далай-ламы. До ее публикации противоречий вокруг Шугдена не существовало. Возможно, между Далай-ламой и некоторыми гелугпинцами наблюдалась определенная напряженность. Некоторые консервативные элементы, возможно, считали, что три монастыря должны править Тибетом и были недовольны могуществом и взглядами последних двух Далай-лам. Возможно также, что эти люди склонялись к практике Шугдена. Таким образом, затаенная обида, подозрения и недовольство стали своего рода фоном для настоящего кризиса, однако не они породили его. Нынешний кризис ? относительно новое явление, ставшее результатом случайных обстоятельств и даже совпадений.
«Желтая книга» была написана как дополнение к комментарию Триджанга к восхвалению Шугдена Пабонкой. [46] Она состоит из ряда историй, которые автору рассказывал учитель, Триджанг, на протяжении многих лет, и которые он хотел сохранить для потомков до кончины своего учителя. В книге перечисляются многие гелугпинские ламы, жизнь которых оборвалась преждевременно из-за того, что Шугедну не нравилось то, что они практиковали учения школы Ньингма. Так, в книге написано, что Пятый Панчен-лама Лобсанг Палден вызвал гнев Шугдена, занимаясь ньингмапинскими практиками. Многочисленные предупреждения защитника не наставили Лобсанга Палдена на путь истинный. После проведения ритуала самозащиты, который не увенчался успехом и лишь еще больше настроил защитника против Панчен-ламы, Лобсанг Палден умер в возрасте 29 лет. [47] В книге описаны подобные судьбы и других гелугпинских лам. Наиболее примечательно подробное описание случая Ретенга (rwa streng). Согласно этой истории, трагическая судьба постигла Ретенга не в результате совершенных им или приписываемых ему проступков, [48] но вследствие того, что он прогневал Шугдена, занимаясь ньингмапинскими практиками.
Также очень показательна история предыдущей реинкарнации Зигьяба Ринпоче Zi-gyab Rin-bo-che (gzigs rgyab rin po che), ламы из Трехора, который обучался в Таши Лунпо, где и познакомился с Шестым Панчен-ламой Туптеном Чокьи Нимой (thub stan chos kyi nyi ma, 1883-1937), который попросил его пожить у него. Поскольку предшествующий Панчен-лама придерживался эклектичного подхода к ритуальным практикам, Зигьяб изучал и практиковал ньингмапинские учения. Позднее он решил получить одно из основных учений школы Ньингма, учение Джамгона Конгтрула ('jam mgon kong sprul, 1813-1899) «Сокровища драгоценных терма» (Rin chen gter mdzod) от Кьюнга Ринпоче (khyung rin po che). История гласит, что Шугден предостерег Зигьяба от такого шага. Когда лама отказался следовать совету защитника, он заболел и внезапно умер, не успев получить учение. Вслед за этим после ряда зловещих знаков, свидетельствующих о гневе Шугдена, внезапная смерть постигла и Кьюнга. Гнев Шугдена в связи с попыткой Зигьяба получить «Сокровища драгоценных терма» особенно показателен, в связи с тем, что этот текст является основополагающим в несектантском движении.
Каковы бы ни были намерения автора, основная идея «Желтой книги» лежит на поверхности. Гелугпинские ламы ни при каких обстоятельствах не должны практиковать учения других школ, иначе они вызовут гнев Шугдена, и их настигнет преждевременная смерть. Автор «Желтой книги» повторяет точку зрения, уже высказанную двумя наиболее важными фигурами в традиции Шугдена, Пабонки и Триджанга, о чем свидетельствует вышеприведенная цитата (Пабонка) и сама книга (Триджанг). [49] В «Желтой книге» приводится ряд случаев, подтверждающих эту мысль и подчеркивающих, что зловещие предупреждения ? это не пустые угрозы, они основаны на «фактах».
Далай-лама отреагировал на эту книгу весьма резко. Он воспринял ее как предательство со стороны Дземе, ламы, на которого он возлагал большие надежды и о котором он проявлял особенную заботу. Более того, он воспринял «Желтую книгу» как нападки на него самого как на Далай-ламу, увидел в ней проявление непринятия высшим гелугпинским духовенством его роли религиозного лидера и измену делу освобождения Тибета, которому он отдавал столько сил. Первые признаки надвигающегося кризиса проявились в 1976 г., и я постараюсь подробно описать эти события, поскольку полагаю, что даже тибетские источники не задокументировали их как следует. Я также буду обращаться к собственным воспоминаниям, чтобы дополнить обрывочные сведения из открытых источников.
Свое душевное состояние Далай-лама впервые публично выразил после празднования нового, 1976-го года по тибетскому календарю, когда он отказался принять подношение молебна о долголетии от тибетского правительства. По традиции Далай-лама принимает это подношение после нового года в знак существования чистой связи (dam tshig tshang ma) между ним и тибетским народом: в силу этой связи Далай-лама обязуется продолжать свою деятельность в этом качестве, а тибетцы, в свою очередь, обязуются сохранять ему верность. Отказываясь принимать подношение молебна о долголетии, Далай-лама давал понять, что считает эту связь нарушенной, а поведение тибетцев несовместимым с его дальнейшим пребыванием на посту Далай-ламы.
Когда Национальная Ассамблея стала настаивать на принятии подношений, Далай-лама ответил еще более сильным намеком, рассказав, что видел сон, в котором дакини увещевали его вернуться в чистые земли. Отказ от подношения молебна о долголетии, сам по себе, уже был очень плохим знаком. Упоминание же сна было равносильно объявлению о намерении оставить этот мир и свою роль в нем. Тибетское сообщество впало в настоящее ритуальное безумие. Государственный оракул Нечунг велел тибетцам начитать огромное количество Мани, мантры бодхисаттвы Авалокитешвары, проявлением которого считается Далай-лама.
В то время я жил в монастыре Рикон в Швейцарии. Я не был свидетелем описываемых здесь событий, но слышал о них от тибетских друзей и читал репортажи в Шесбья (Shes Bya) на тибетском. Однако я отчетливо помню, какие эмоции, вызвала это новость у монахов, живших в Швейцарии. Некоторые были безутешны и открыто плакали. Я также помню, как тибетское сообщество Швейцарии в течение долгих часов начитывало необходимое количество мантр. Меня озадачило, однако, что не все гелугпинские монахи отреагировали на эту новость одинаково. Некоторые, участвуя в общих ритуалах, проводимых для защиты жизни Далай-ламы, сохраняли при этом полное спокойствие. Почему они остались равнодушны к новости о реакции Далай-ламы?
Все дело было в том, что они были согласны с взглядами, изложенными в «Желтой книге», о чем я тогда, конечно, не подозревал. А потому их не сильно расстроила жесткая реакция Далай-ламы. Они видели в ней проявление глубокого раскола гелугпинской традиции, который не мог их не обеспокоить. Однако в первую очередь в реакции Далай-ламы они усмотрели его измену своему наставнику, Триджангу, которого они считали основным учителем гелугпинской традиции и защитником ее ортодоксальности. Возможно, они также предвидели, что Далай-лама сделает ответный ход. Тогда и начался кризис, которому предстояло взбудоражить гелугпинскую школу.
В середине 1976 г. Далай-лама, наконец, принял подношение молебна о долголетии от тибетского правительства и тибетского народа. Он все же останется их лидером, но история на этом не заканчивается, так как Далай-лама предпримет решительные меры для усиления лояльности гелугпинской элиты. Он перешел в наступление в 1977 г., публично отчитав Дземе за его книгу. В том же году Дземе был изгнан с одного из публичных учений Далай-ламы. Далай-лама также начал настойчиво выступать за отказ поклонения Шугдену, наложив на практику определенные ограничения. Трем крупным монастырям Дрепунг, Ганден и Сера, традиционно, пусть и не всегда безапелляционно, поддерживающим тибетское правительство, и двум тантрическим колледжам было приказано не включать в публичные церемонии поклонение Шугдену. Более того, из молитвенных залов трех монастырей убрали несколько статуй Шугдена. Наконец, Далай-лама приказал монахам монастыря Сера в Белакуппе не использовать здание, изначально предназначенное для ежемесячного ритуала, посвященного Шугдену. При желании отдельные люди могли продолжать свои практики частным образом, не привлекая к этому внимания.
Перевод: Дарима Дарибазарон.
